В одном из писем, адресованных жене, Андрей Платонов пересказывает своё ночное видение:


Проснувшись ночью… я увидел за столом у печки, где обычно сижу я, самого себя. Это не ужас, Маша, а нечто более серьёзное. Лёжа в постели, я видел, как за столом сидел тоже я и, полуулыбаясь, быстро писал. Причём то, которое писало, ни разу не подняло головы, и я не увидел у него своих слёз.

Когда я хотел вскочить или вскрикнуть, то ничего во мне не послушалось. Я перевёл глаза в окно, но увидел там обычное смутное ночное небо. Глянув на прежнее место, себя я там не заметил.

То ли ночная галлюцинация изработавшегося человека, то ли страшное предзнаменование — первые месяцы 1927 года Андрей Платонов, идейный коммунист и начальник на производстве, провёл в упорной работе. Вот, например, ещё одно письмо той зимы:


«Живу плохо. Сократил более 50 % своего штата. Идёт вой. Меня ненавидят все, даже старшие инженеры (старые бюрократы, давно отвыкшие что-нибудь строить). <…> Я многих оставил без работы и, вероятно, без куска хлеба. Но я действовал разумно и как чистый строитель. А была грязь, безобразие, лодырничество, нашёптыванье. Я сильно оздоровил воздух. <…> У меня есть одно облегчение — я действовал совершенно беспристрастно, исключительно с точки зрения пользы строительства».


Помимо оптимизации процессов на коммунистической стройке, в это время он пишет свои знаменитые рассказы — «Епифанские шлюзы», «Эфирный тракт», «Город Градов» — и подступается к главным книгам — роману «Чевенгур» и повести «Котлован». Правда, сам Платонов, рабочий сын, солдат Красной Армии и инженер-мелиоратор, писательство за труд не считал: когда в советской печати шла дискуссия о том, нужна ли пролетарскому писателю «вторая профессия», он ответил, что для начала «советскому писателю нужно иметь первую профессию», а для искусства — «свободные выходные часы».


В справке из архива ОГПУ про Платонова пишут: «Среду профессиональных литераторов избегает. Непрочные и не очень дружеские отношения поддерживает с небольшим кругом писателей. Тем не менее среди писателей популярен и очень высоко оценивается как мастер». Действительно, в истории Платонов остался не выдающимся инженером, а не замеченным при жизни гением, стоящим рядом с величайшими модернистами XX века.

Андрей Климентов, позже в честь отца взявший псевдоним Платонов, родился в слободе близ Воронежа. Его отец работал машинистом паровоза — частый герой книг старшего сына, — а мать была домохозяйкой, воспитывавшей десяток детей. Он учился в церковно-приходской школе, тогда же начал писать стихи.


Платонов любил занижать уровень собственной образованности, якобы он сын рабочего и книг отродясь не видал: эту легенду поддерживала даже его жена, однажды сказавшая, что первую книгу Андрей прочитал в 16 лет. Своей «необразованностью» Платонов объяснял необычный, наивный и избыточный язык своих произведений. При этом он был философски эрудирован и неплохо ориентировался в западной литературе, обозревая книжные новинки 1920-1930-х годов. Он даже недолго проучился на историко-филологическом факультете — между такой же короткой учёбой на физмате и уже законченным образованием электротехника.

Совершеннолетие Платонова совпало с революцией, священным событием для всей его последующей жизни. В Октябре он видел возможность реформировать не Россию и даже не мир, а всё человечество сразу. Ему рисовались коммунистические утопии, в которых буржуазия и старый миропорядок — это меньшие из преград. На раннего Платонова сильно повлиял философ Николай Фёдоров. В центре интеллектуальных построений Фёдорова лежит идея о грядущей победе человека над бедностью, голодом и даже смертью. Он верил, что однажды наступит время, когда люди, объединив веру с наукой, научатся воскрешать мёртвых.


Вероятно, от Фёдорова же Платонову передалось особое отношение к природе — как к врагу, которого нужно подчинить себе. В публицистике раннего Платонова тут и там проскальзывают утопические проекты обуздания природных стихий, с помощью которых можно будет, например, поменять климат. Но исток его утопии — в реальной трагедии: он был свидетелем голода в Поволжье, где ликвидировал засуху и на практике сражался с природой.


Также важное место в философии Платонова занимал вопрос пола. По его мысли созданию справедливого и гармоничного общества препятствуют половой инстинкт и любовь. Но с женитьбой Платонова снижается и степень его радикальности. Например, он предлагает компромисс, обозревая роман Хемингуэя «Прощай, оружие». В финале герои бегут от войны, чтобы устроить собственное счастье на нейтральной территории. Любовь в изоляции, когда влюблённые отгораживают себя от общества, как считал Платонов, губительна и краткосрочна — для поддержания чувства его нужно облагородить каким-нибудь делом, трудиться плечом к плечу с «миллионами людей в тылу и на фронтах»:

Будучи вполне надёжным политически, Платонов оказался неудобен советской культуре: когда «официальные» эмоции — это счастье и энтузиазм, его меланхолия и тоска по неслучившимся переменам были не к месту. В 1937 году один из критиков написал:

"Слова, которые чаще всего встречаются в произведениях Платонова, — это слова отрицания, слова негативные, слова, говорящие не о существующем, а об отсутствующем, не о найденном, а о потерянном. Безвестный, бездомный, беззащитный, беспризорный, безродный, безыменный, безотчетный, бездеятельный, бессильный! <…> Вот слова, которыми густо усеяны все страницы всех книг Платонова, потому что слова эти являются вершинами его чувств и идей. Может ли художественное произведение, состоящее из бесконечных "без" и "не", быть жизнеутверждающим и излучать "настоящий оптимизм"!"

Не излучал оптимизма и сам Платонов. Он посвящал себя практическим делам, думая, что приближает коммунистический рай на земле, а оказалось, что у партии в почёте карьеристы и бюрократы, для которых триумф большевиков — это не маленькая победа в большой войне, а возможность получше устроиться и завладеть чужим имуществом. Ему отвечали тем же: например, в донесении ОГПУ от 1932 года Платонов аттестован как «писатель молодой, довольно одарённый, но чем-то крепко ущемлённый при советской эре».


Немногословно описывая победы, Платонов посвящает многие страницы тоске и горю. «Отчаяние, мука и смерть — вот истинные причины героической деятельности и мощные моторы истории», — пишет он в 1921 году. Через десятилетие Платонов пишет рассказ «Впрок», посвящённый коллективизации. Сатирический по духу, но лишённый явной критики, рассказ попадает на стол Сталину. Сочувствие идейного коммуниста, выраженное в иронической манере, — Платонов был против того, как проходила коллективизация, но само явление приветствовал — Сталина возмутило.

В записке, которую он послал в журнал «Красная новь», где был опубликован рассказ, Сталин так описал «Впрок»: «Рассказ агента наших врагов, написанный с целью развенчания колхозного движения и опубликованный головотяпами-коммунистами с целью продемонстрировать свою непревзойдённую слепоту». Также он добавил, что необходимо «наказать и автора, и головотяпов так, чтобы наказание пошло им "впрок"». В архивах ОГПУ хранится ещё одна, более лаконичная реакция Сталина на произведение — «дурак, идиот, мерзавец». Фактически на этом закончилась писательская карьера Платонова — дальше были травля, отказ в печати, нищета и арест сына, — но он остался на свободе и не попал в расстрельные списки.


По рассекреченным документам известно, что советские спецслужбы интересовались Платоновым и были неплохо осведомлены о его взглядах и настроениях из доходящих до них донесений. Не попал он в тюрьму благодаря покровительству коллег, находящихся на хорошем счету у государственных органов, — писателей Михаила Шолохова и Максима Горького, которому было поручено «перевоспитание» Платонова.


По протекции Горького в составе писательской экспедиции Платонов отправляется в Туркменистан, откуда возвращается с новыми рассказами и повестью «Джан». В конце того же года он растерян:


«Я работаю с утра до ночи и мне приходится думать о том, что семье нечего есть. Я добываю деньги урывками. Мне хочется дописать свой роман "Счастливая Москва" и нет времени. Я должен где-то добывать деньги. Меня никто не печатает. Вокруг меня создалась странная обстановка».

Вскоре пятнадцатилетнего сына писателя Платона арестовывает НКВД. Есть разные версии — от неудачной шалости до доноса одноклассника. Подростка осуждают на десять лет лагерей. Без какой-либо информации, подозревая, что сын погиб, Платонов писал письма всему руководству СССР, включая Сталина и наркома Ежова. В итоге ему помог Шолохов, и накануне войны ребёнка освободили. Но в тюрьме и лагерях Платон заболел туберкулёзом, от которого через несколько лет скончался.


На войну Платонов отправляется рядовым, но потом становится военным корреспондентом. В газету «Красная звезда» он шлёт репортажи с фронта, принимает участие в боях, даже получает награды, а в свободное время пишет рассказы.

С войны Платонов вернулся глубоко больным — у него развился туберкулёз — и проработал последние годы, почти не вставая с кровати. На это время приходится очередной виток травли: например, рассказ «Семья Иванова» о возвращении красноармейца домой, где он уже как бы и не нужен, обвиняют в «гнуснейшей клевете на советских людей и советскую семью». Его снова не печатают, и Платонов перебивается обработкой русских и башкирских народных сказок для детей.

В начале января 1951 года Андрей Платонов умер от туберкулёза. Его похоронили рядом с сыном. В «Литературной газете» написали, что советскому народу Платонов «посвятил силы своего сердца, ему отдал свой талант».