Последний всплеск красоты перед жестокой «современностью» ХХ века, романтический и изысканный разворот к природе и национальной культуре, новый и оригинальный, но вместе с тем выверенный стиль, лишённый эклектики, — всё это модерн.
Архитектурные образы этого времени определили облик многих городов. В Нью-Йорке это был блеск корпоративного ар-деко, в Барселоне — причудливые фасады Антонио Гауди. Москва примерно тогда же обогатилась коллекцией сказочных зданий — некоторые из них перекликались с западным модерном, а другие обращались к традициям Древней Руси, воспроизводя узорчатые терема из былин о богатырях.
Архитектурные образы этого времени определили облик многих городов. В Нью-Йорке это был блеск корпоративного ар-деко, в Барселоне — причудливые фасады Антонио Гауди. Москва примерно тогда же обогатилась коллекцией сказочных зданий — некоторые из них перекликались с западным модерном, а другие обращались к традициям Древней Руси, воспроизводя узорчатые терема из былин о богатырях.
В этом течении было много громких имён, но если требуется назвать из них только одно — прозвучит, конечно, фамилия саратовского инженера и купца Осипа Шехтеля, потомка поволжских немцев, переехавших в Россию при Екатерине II. Его сын Франц Альберт, позже принявший православие под именем Фёдор, был самым настоящим гением русской культуры, чьё наследие отразило всю современную ему эпоху.
Для модерна Шехтель был одним из архитекторов — в самом широком смысле слова, то есть автором, а не последователем. Когда он начинал свой творческий путь, ни одного из известных нам шедевров русского модерна — в живописи, скульптуре, архитектуре — ещё не существовало. С его уходом модерн кончился.
Для модерна Шехтель был одним из архитекторов — в самом широком смысле слова, то есть автором, а не последователем. Когда он начинал свой творческий путь, ни одного из известных нам шедевров русского модерна — в живописи, скульптуре, архитектуре — ещё не существовало. С его уходом модерн кончился.
А начиналось всё с провинциального театра — в небольшом саду увеселений в Саратове, которым владела семья Шехтелей. Сад «Тиволи», развлекавший саратовских мещан постановками и опереттами, не приносил Осипу Шехтелю прибыли и проработал под его началом совсем недолго — зато на всю жизнь определил занятия его непоседливого, но талантливого сына.
Одного таланта не хватало для хороших оценок: общеизвестно, что будущий зодчий учился кое-как, в основном на оценку «удовлетворительно». Не закончил гимназию, прогуливал уроки в семинарии, а когда в 16-летнем возрасте переехал в Москву и поступил в Училище живописи, ваяния и зодчества — вылетел за непосещаемость, не продержавшись и двух лет, несмотря на большой интерес к архитектуре.
Одного таланта не хватало для хороших оценок: общеизвестно, что будущий зодчий учился кое-как, в основном на оценку «удовлетворительно». Не закончил гимназию, прогуливал уроки в семинарии, а когда в 16-летнем возрасте переехал в Москву и поступил в Училище живописи, ваяния и зодчества — вылетел за непосещаемость, не продержавшись и двух лет, несмотря на большой интерес к архитектуре.
К тому моменту молодой Шехтель уже давно работал — но занимался в основном не архитектурой, а тем, что сейчас называется «графическим дизайном». Он делал на заказ «адреса» — приглашения на званые обеды, представления и праздники, создавал афиши, иллюстрировал газетные заметки, расписывал меню и программы для торжественных мероприятий. Новые заказы находились без труда — ему покровительствовал меценат Павел Третьяков, у которого мать Шехтеля работала гувернанткой. Молодой рисовальщик-виньетист хорошо сочетал цвета и отлично справлялся с пропорциями — поэтому ему часто поручали «визуализацию» интерьеров, зданий и театральных декораций.
“
Шехтель работал полушутя между чертёжным столом и бутылкой шампанского, работал как добродушный гуляка, разбрасывая кругом блески своей фантазии… Это был фонтан жизнерадостности, почти беспечного наслаждения жизнью, жизнь в нём бурлила…
Театр в этот период стал главным занятием Шехтеля — он работал у своего земляка Лентовского, известного антрепренёра. Вместе с ним будущий архитектор занимался благоустройством сада Эрмитаж и всей визуальной составляющей той культурной программы, которую это популярное место предлагало публике. Лентовский и Шехтель устраивали для гуляющих представления — зрелищные и захватывающие, с акробатами, полётами на воздушных шарах, фейерверками и яркими костюмами. По пруду ходили лодки с отдыхающими, а над водой, на большой высоте, по канату бегал акробат с кипящим самоваром в руках.
В 1883 году Лентовскому доверили важнейшее событие — народные гуляния, посвящённые коронации Александра III. Для события, которое посетили десятки тысяч человек, на Ходынском поле выстроили из дерева четыре большие театральные сцены и несколько десятков балаганов поменьше. Центральным элементом гуляний было аллегорическое шествие — парад «Весна Красна», метафорически провозглашавший наступление нового прекрасного времени. Царь-девицу Весну в нём сопровождали русские богатыри, а также целая кавалькада веселящихся весенних животных. Музыканты были переодеты лягушками, за ними шли майские жуки, вооружённые алебардами, — прямо как в выпущенном четверть века спустя мультфильме Владислава Старевича, пионера русской анимации. Жуки и кузнечики возвещали приход весны, за ними шли строем муравьи, символизирующие «ремесленные цехи и свободные искусства», дальше — пчёлы, представляющие «труд и пользу», — и, наконец, сама Весна в сопровождении бабочек и цветов.
Шествие имело большой успех. На плоской поверхности Ходынского поля его увидели только те, кто стоял рядом, — поэтому в том году Лентовский ещё много раз повторял его в саду Эрмитаж. Фотографий костюмов не сохранилось — но Шехтель, их автор, создал крупноформатный альбом с подробными рисунками всей процессии. Его издали большим тиражом и не раз переиздавали. На обложке, покрытой ярким орнаментом в средневековом «зверином стиле», красовались имена авторов — Лентовского и Шехтеля. Считается, что популярность «Весны…» стала первым крупным успехом молодого художника — и помогла ему, помимо прочего, стать зодчим.
Формально не имевший архитектурного образования Шехтель к тому времени уже несколько лет подрабатывал у известных архитекторов. Своим кумиром он называл не кого-либо из них, а художника Виктора Васнецова, влюблённого в сказочные сюжеты и как раз в начале 1880-х создавшего свои первые былинные полотна. Он был образован, начитан, много путешествовал, был дружен с Чеховым — они вместе работали в журнале «Сверчок»: под псевдонимом «Финь Шампань» Шехтель проиллюстрировал первый сборник рассказов Антоши Чехонте. Он был хорошо знаком и с Левитаном, и с Врубелем — его сверстниками, тогда же делавшими свои первые шаги к славе.
Формально не имевший архитектурного образования Шехтель к тому времени уже несколько лет подрабатывал у известных архитекторов. Своим кумиром он называл не кого-либо из них, а художника Виктора Васнецова, влюблённого в сказочные сюжеты и как раз в начале 1880-х создавшего свои первые былинные полотна. Он был образован, начитан, много путешествовал, был дружен с Чеховым — они вместе работали в журнале «Сверчок»: под псевдонимом «Финь Шампань» Шехтель проиллюстрировал первый сборник рассказов Антоши Чехонте. Он был хорошо знаком и с Левитаном, и с Врубелем — его сверстниками, тогда же делавшими свои первые шаги к славе.
В середине 1880-х Шехтель берётся за собственные архитектурные идеи — он создаёт сказочную, эклектичную усадьбу фон Дервизов под Рязанью, а затем рискует, соглашаясь на крайне ответственный проект: возводит вычурный готический особняк для жены старообрядца-миллионщика Саввы Морозова. К созданию скульптур и фресок в интерьере он привлёк Врубеля — и в этом, и в следующих проектах Шехтеля ему идеально удавалась изящная и в меру ироничная игра с романтикой Средневековья.
С того момента постепенно выстраивается огромная очередь из клиентов, желающих поработать с Шехтелем, — за последующие годы он построит около сотни одних только дач, усадеб и особняков. К нему обращаются в том числе многочисленные Морозовы — для Алексея, двоюродного брата Саввы, он занимался интерьером городской усадьбы, а затем создал изысканное сооружение на могиле его отца Викулы на Преображенском кладбище — четырёхметровое надгробие-капличка (то есть имеющее вид часовни) и сейчас возвышается над остальными памятниками.
С того момента постепенно выстраивается огромная очередь из клиентов, желающих поработать с Шехтелем, — за последующие годы он построит около сотни одних только дач, усадеб и особняков. К нему обращаются в том числе многочисленные Морозовы — для Алексея, двоюродного брата Саввы, он занимался интерьером городской усадьбы, а затем создал изысканное сооружение на могиле его отца Викулы на Преображенском кладбище — четырёхметровое надгробие-капличка (то есть имеющее вид часовни) и сейчас возвышается над остальными памятниками.
Известно, что каждое из своих великих творений — особняки Дерожинской и Рябушинского, Ярославский вокзал — Шехтель проектировал сам в мельчайших деталях, создавая сотни чертежей.
“
Работаю я очень много, впрочем, одно это меня и удовлетворяет и делает более или менее счастливым; я уверен, что без работы я был бы никуда не годен — как часы, не заводимые аккуратно и постоянно», — писал он как-то Чехову.
Все, кто знал архитектора, подтверждали, что всё так и есть — Шехтель мог целыми днями не выходить из кабинета, выстраивая тонкую внутреннюю логику очередного проекта. Он всё время стремился к чему-то принципиально новому: от эклектизма, английской готики и фантазий на египетскую тему переходил к природным мотивам, оригинальным органическим формам, от них — к строгой и рациональной композиции, затем — к национальной романтике, неорусскому стилю. От асимметрии — к простоте, от безумно-сказочных элементов — к классическим и обратно.
Если он повторял какие-то любимые детали — так, например, было с высокой крышей дома Шаронова в Таганроге, отсылающей к Ярославскому вокзалу в Москве, — то делал это так, чтобы разница контекстов была очевидна.
Если он повторял какие-то любимые детали — так, например, было с высокой крышей дома Шаронова в Таганроге, отсылающей к Ярославскому вокзалу в Москве, — то делал это так, чтобы разница контекстов была очевидна.
В своей работе он любил резвиться, играть — и, будучи настоящим мастером, мог себе это позволить без лишнего труда. Исследователи его творчества говорят о том, что опыт работы над феериями Лентовского Шехтель перенёс в архитектуру: он не просто проектировал интерьеры и фасады, а работал как режиссёр — создавал своеобразную сцену, как бы превращающую посетителя или жителя дома в героя постановки.
О театральных и фестивальных декорациях весёлой юности ему напоминали работы над временными постройками — украшение Нижегородской ярмарки к визиту Николая II и международная выставка 1901 года в Глазго, для которой он выстроил русские павильоны, напоминающие традиционные деревянные церкви. Благодаря этим павильонам он стал известен среди архитекторов всего мира. В церковном зодчестве Шехтель тоже обращался к древним формам и решениям — создавая росписи Пименовского собора в Москве, он вслед за Васнецовым воспроизвёл стиль старинных византийских мозаик и так сделал его популярным по всей России.
О театральных и фестивальных декорациях весёлой юности ему напоминали работы над временными постройками — украшение Нижегородской ярмарки к визиту Николая II и международная выставка 1901 года в Глазго, для которой он выстроил русские павильоны, напоминающие традиционные деревянные церкви. Благодаря этим павильонам он стал известен среди архитекторов всего мира. В церковном зодчестве Шехтель тоже обращался к древним формам и решениям — создавая росписи Пименовского собора в Москве, он вслед за Васнецовым воспроизвёл стиль старинных византийских мозаик и так сделал его популярным по всей России.
В начале XX века Шехтель заглянул в будущее — его здания банков и торговых домов с широкими и высокими окнами напоминали функционалистскую архитектуру середины столетия. Лаконичным, пусть и вполне модерновым, был проект фасада электротеатра Ханжонкова — сейчас он известен как кинотеатр «Художественный» и снова выглядит так, как задумывал Шехтель в 1912 году.
В похожем аскетичном неоклассическом стиле он построил свой семейный дом на Большой Садовой, оборудовав для себя отдельный вход в мастерскую, чтобы не беспокоить родных, а крышу сделав плоской — на ней в летние месяцы устраивали чаепития.
Весь облик МХТ в Камергерском переулке, вместе с чайкой, знаменитой эмблемой театра, который сейчас называется в честь Чехова, — это ещё одна известная задумка Шехтеля, которая пережила ХХ век нетронутой. Над этим проектом он работал безвозмездно, по приглашению старого знакомого — Саввы Морозова.
В похожем аскетичном неоклассическом стиле он построил свой семейный дом на Большой Садовой, оборудовав для себя отдельный вход в мастерскую, чтобы не беспокоить родных, а крышу сделав плоской — на ней в летние месяцы устраивали чаепития.
Весь облик МХТ в Камергерском переулке, вместе с чайкой, знаменитой эмблемой театра, который сейчас называется в честь Чехова, — это ещё одна известная задумка Шехтеля, которая пережила ХХ век нетронутой. Над этим проектом он работал безвозмездно, по приглашению старого знакомого — Саввы Морозова.
“
Любовь всё побеждает, любя искусство, мы творим волшебную сказку, дающую смысл нашей жизни
Красота архитектуры была для Шехтеля не просто важным принципом в любимом деле — скорее духовным призванием, укоренённым в личной философии. Красота, гармония, пропорциональность имели для него высший смысл. Соединение архитектуры, живописи и скульптуры он называл «волшебной сказкой», союзом «сестёр-волшебниц», благодаря которым люди только и способны переносить горести своего существования.
Горестей на жизнь Шехтеля выпало немало, особенно в последние годы. Особняк с плоской крышей он успел продать, но после 1917 года снимать полноценную квартиру его семье, как «бывшим людям», не позволили. Жить пришлось голодно, в переездах между коммуналками.
Шехтель тяжело болел, но не унывал и пытался работать в новых условиях: какое-то время преподавал во ВХУТЕМАСе, разрабатывал проекты зданий для ирригационной системы Туркестана, придумал город под названием «Электрополь» на острове Хортица — для рабочих, обслуживающих электростанцию, — даже предлагал собственный проект мавзолея Ленина, тоже в виде пирамиды, как у Щусева, но египетской, а не ацтекской.
Горестей на жизнь Шехтеля выпало немало, особенно в последние годы. Особняк с плоской крышей он успел продать, но после 1917 года снимать полноценную квартиру его семье, как «бывшим людям», не позволили. Жить пришлось голодно, в переездах между коммуналками.
Шехтель тяжело болел, но не унывал и пытался работать в новых условиях: какое-то время преподавал во ВХУТЕМАСе, разрабатывал проекты зданий для ирригационной системы Туркестана, придумал город под названием «Электрополь» на острове Хортица — для рабочих, обслуживающих электростанцию, — даже предлагал собственный проект мавзолея Ленина, тоже в виде пирамиды, как у Щусева, но египетской, а не ацтекской.
“
Искусство одновременно возвышенно и вполне доступно народу; оно изображает самое высокое, делая его доступным для самых низких, тёмных и неграмотных слоёв народа, с другой стороны — художник творит лишь для того, чтобы быть оценённым и заслужить похвалу своего народа
Но адаптироваться Шехтелю не удавалось, в отличие от некоторых других его современников. Не помогала даже протекция наркома просвещения Анатолия Луначарского. Его представления о прекрасном не резонировали с предпочтениями большевиков; модерн, живым символом которого он был, считали упадочным, бессодержательным и «буржуазным» стилем.
В письмах друзьям незадолго до смерти он сетует на бедность — коллекцию редких книг и произведений искусства приходится продавать за бесценок — и вспоминает, что строил для богатейших и известнейших людей своего времени: «…и остался нищим. Глупо, но я чист».
В письмах друзьям незадолго до смерти он сетует на бедность — коллекцию редких книг и произведений искусства приходится продавать за бесценок — и вспоминает, что строил для богатейших и известнейших людей своего времени: «…и остался нищим. Глупо, но я чист».
Материал создан контент-цехом ЛЛ
Автор: Степан Костецкий
Редактор: Тимофей Константинов
Дизайн и вёрстка: Полина Желнова
Изображения: Музей русского лубка, Wikimedia Commons, Pinterest, Flickr, Yandex Dzen, Twitter
Автор: Степан Костецкий
Редактор: Тимофей Константинов
Дизайн и вёрстка: Полина Желнова
Изображения: Музей русского лубка, Wikimedia Commons, Pinterest, Flickr, Yandex Dzen, Twitter