«Человеку на всю жизнь отпущено мало счастья – минуты, часы, недели. Но если родители или Бог наделили тебя умением радоваться чужим успехам, как своим собственным, – то у тебя радости в жизни оказывается очень много».
Не просто радоваться успеху другого, а отчётливо и деятельно видеть красоту в человеческих делах — это умение Зоя Борисовна Богуславская проявляет, кажется, в течение всей жизни. Тяжёлый быт раннесоветских десятилетий, ужасы великой войны в непосредственной близости — совсем юной девушкой она работала с инвалидами в военном госпитале — всё это не подавило в ней тяги к прекрасному.
Вопреки воле отца-учёного, ожидавшего от единственной дочери научной карьеры, она последовала за вдохновением и поступила на театроведение, затем — на историю искусства. Её первые студенческие публикации не обещали большого будущего, но стали фундаментом для становления увлечённого критика, посвятившего всю жизнь литературной и поэтической среде.
Вопреки воле отца-учёного, ожидавшего от единственной дочери научной карьеры, она последовала за вдохновением и поступила на театроведение, затем — на историю искусства. Её первые студенческие публикации не обещали большого будущего, но стали фундаментом для становления увлечённого критика, посвятившего всю жизнь литературной и поэтической среде.
Биография Богуславской — это целый век, насыщенный культурным содержанием: следы её невероятно долгого жизненного пути находятся во всех ключевых культурных точках советской эпохи. Всю её она отразила в себе, сохранила и донесла до нас — в очень личной авторской обработке, но с огромным вниманием к деталям портретов, поворотам биографий и общественным веяниям. Она, конечно, была не просто наблюдателем и летописцем — как раз наоборот: составляла живую, важную часть сверхсложного культурного организма, сама со временем сделавшись заметным автором.
Десятилетиями соприкасаясь с творческой средой, она накопила огромную массу воспоминаний и сформировала сложную, нюансированную, но удивительно точную картину мира. Ей не стоит труда рассказать о том, как фронтовик Окуджава отличался от других поэтов, в компании которых она проводила время; о том, как Аркадий Райкин отстаивал своё право рассказывать запрещённые анекдоты. Готова она рассуждать и о том, как целое поколение заговорило на языке, который создал Аксёнов; о том, какие сложные отношения — от сотрудничества с КГБ до прямого противостояния с ЦК Компартии — связывали интеллигенцию и советскую власть.
«Громили литературу как сентиментальную, интеллигентскую, упадническую… тогда много было терминов, которые уничтожали, развенчивали нормальную литературу, литературу факта, литературу правды».
В интервью последних лет она сентиментальными, но правдивыми штрихами набрасывает портреты великих современников: Высоцкий приходил играть на гитаре в школу её сына, Леонида — а потом где-то между застольями потерял антикварную гитару, которую она специально для него попросила у Зураба Церетели; Любимов, ещё до отъезда за границу, делился с ней всем, что волновало его в театре на Таганке и за его пределами; вернувшийся из-за рубежа Солженицын как-то ехал пассажиром, когда она была за рулём, и настойчиво требовал вести машину медленней — а Вознесенский потом написал стихотворение о том, как их пути разошлись. Её герои уходили на её глазах один за другим. Она, кажется, помнит момент, когда узнала о смерти каждого из них — и всегда описывает их с горечью и трепетом.
Отдельная роль в её рассказах — всегда у Лили Брик: как она привечала у себя Зою и Андрея, с какой радостью заметила её писательский талант, как подписала записку, отсылая к главной поэме Вознесенского: «Юной Озе-Зое от старой Лили» — послание от одной музы к другой. Из-за связи с вдовой Маяковского, попавшей в опалу, её даже допрашивала госбезопасность.
Отдельная роль в её рассказах — всегда у Лили Брик: как она привечала у себя Зою и Андрея, с какой радостью заметила её писательский талант, как подписала записку, отсылая к главной поэме Вознесенского: «Юной Озе-Зое от старой Лили» — послание от одной музы к другой. Из-за связи с вдовой Маяковского, попавшей в опалу, её даже допрашивала госбезопасность.
В те же годы случился самый громкий скандал: Хрущёв страшно накричал на Вознесенского, заклеймил иностранным агентом и лишил писательских привилегий.
Богуславская видела с ближайшей дистанции, как тяжело поэт пережил давление государства и через какие трудности ему пришлось пройти. Некоторое время они вдвоём жили на одну её небольшую зарплату. Напугать её этим не удалось: все последующие годы она подписывала коллективные протестные письма — в защиту осуждённых писателей Даниэля и Синявского, «тунеядца» Иосифа Бродского.
Переплетения всех невыдуманных историй, подробно записанные диалоги и ситуации она собирала в своих книгах, многие из которых читали за границей. Дебютную повесть «И завтра» перевели на французский почти сразу, из-за чего Богуславская, по выражению современницы, раньше стала знаменита как французская писательница, чем как русская.
Богуславская видела с ближайшей дистанции, как тяжело поэт пережил давление государства и через какие трудности ему пришлось пройти. Некоторое время они вдвоём жили на одну её небольшую зарплату. Напугать её этим не удалось: все последующие годы она подписывала коллективные протестные письма — в защиту осуждённых писателей Даниэля и Синявского, «тунеядца» Иосифа Бродского.
Переплетения всех невыдуманных историй, подробно записанные диалоги и ситуации она собирала в своих книгах, многие из которых читали за границей. Дебютную повесть «И завтра» перевели на французский почти сразу, из-за чего Богуславская, по выражению современницы, раньше стала знаменита как французская писательница, чем как русская.
«Я очень мало что выбирала в своей жизни. Я не выбирала Андрея Андреевича. Всё, что со мной случалось, было подарком небес. Я выбирала только одно: самостоятельность и независимость».
Муза и спутница Вознесенского — та роль, без которой её совершенно невозможно представить. С творческого вечера в Переделкино, главный момент которой — как Андрей наклоняется к ней и спрашивает «Что тебе прочитать?» — попал на известную фотографию, он не оставлял попыток её добиться. Жертвой их любви стала первая семья Зои: она не оставила сына, но ушла от мужа, с которым, по собственному признанию, была вполне счастлива. Ушла, вопреки уговорам, к поэту, к тому же юному — на восемь лет моложе неё.
С Вознесенским ей и дальше было непросто — пришлось бороться с влюбчивостью поэтической натуры. Но не быть вместе они просто не могли. Как она сама вспоминала, среди всей советской «богемы» тех лет они оказались чуть ли не единственной крепкой парой — прожили в браке 46 лет. Общих детей у них не было, но именно вместе с Вознесенским она объехала полмира, оказалась в США и, познакомившись с Жаклин Кеннеди и Бриджит Бардо, создала серию «Американки» — на самом деле вовсе и не про американок, а просто про современных ей женщин. Связи с иностранцами, конечно, тоже вызывали подозрения у «органов».
С Вознесенским ей и дальше было непросто — пришлось бороться с влюбчивостью поэтической натуры. Но не быть вместе они просто не могли. Как она сама вспоминала, среди всей советской «богемы» тех лет они оказались чуть ли не единственной крепкой парой — прожили в браке 46 лет. Общих детей у них не было, но именно вместе с Вознесенским она объехала полмира, оказалась в США и, познакомившись с Жаклин Кеннеди и Бриджит Бардо, создала серию «Американки» — на самом деле вовсе и не про американок, а просто про современных ей женщин. Связи с иностранцами, конечно, тоже вызывали подозрения у «органов».
«Написав "Американок", я была счастлива. Не из-за тиражей, а потому, что я прожила вместо одной своей жизни десятки других. Их рассказы открыли мне совершенно другие способы существования, иную систему ценностей».
По воспоминаниям Зои Борисовны, её книги — а к концу 60-х она уже стала признанным автором — Вознесенского не слишком интересовали: он вообще через силу знакомился с чужим творчеством и творил в полном одиночестве. Она, в свою очередь, всегда сторонилась его славы. На автограф-сессиях и прочих торжественных мероприятиях после его выступлений никогда не подходила и не стояла рядом с ним, не стремилась попасть в кадр — не из духа соперничества, а просто оттого, что ей это было не нужно. Гордилась умением отделить публичное существование человека от него самого и «не любила Андрея под прожекторами».
Она служила ему «нравственным тормозом»: если он, не чувствуя границ, хотел слишком жёстко пройтись по кому-то в очередном стихотворении, кого-то им обидеть — от неё он слышал аккуратную, но твёрдую критику. Напрямую говорить не требовалось — за годы, проведённые вместе, они прекрасно улавливали полутона в речи друг друга.
Она служила ему «нравственным тормозом»: если он, не чувствуя границ, хотел слишком жёстко пройтись по кому-то в очередном стихотворении, кого-то им обидеть — от неё он слышал аккуратную, но твёрдую критику. Напрямую говорить не требовалось — за годы, проведённые вместе, они прекрасно улавливали полутона в речи друг друга.
В разговоре о любви к Вознесенскому она часто вспоминает строку из Шекспира: «Она меня за муки полюбила / А я её — за состраданье к ним». Она была нужна Вознесенскому, действительно нужна, до одержимости — чтобы понять это, достаточно текста поэмы «Оза», посвящения ей, — и готова была любить его уже за это и сострадать ему во всём. Когда в последние годы жизни он оказался сражён тяжёлой болезнью, она была рядом.
«Я не считаю, что слышать и понимать талант других людей — мой талант и предназначенность. У меня была предназначенность любить искусство. Людей — и искусство. Благодаря этому я, попадая в беды, выруливала без предательства и без компромиссов».
Ещё в 60-х она вела активную общественную жизнь: участвовала в Международной ассоциации женщин-писателей, представляла ПЕН-клуб за границей. Перестройка не заставила её выпасть из культуры: она осталась критиком, театральным зрителем и читателем, сохраняла все старые связи и строила новые. Двадцать лет новейшей истории Богуславская посвятила поддержке талантов: в 1992 году появилась премия «Триумф», позже, после смерти Вознесенского — премия «Парабола», названная в честь его стихотворения, а 6 лет назад в Замоскворечье, в местах детства поэта, открылся Центр Вознесенского.
Материал создан контент-цехом ЛЛ
Автор: Фёдор Фусов
Редактор: Марк Братчиков-Погребисский
Дизайн и вёрстка: Полина Желнова
Изображения: Фонд им. А. Вознесенского, Литфонд, журнал «Чайка», РИА Новости, Voznesolog.ru
Автор: Фёдор Фусов
Редактор: Марк Братчиков-Погребисский
Дизайн и вёрстка: Полина Желнова
Изображения: Фонд им. А. Вознесенского, Литфонд, журнал «Чайка», РИА Новости, Voznesolog.ru